- smartfiction - http://smartfiction.ru -

Одежда из рыбьей чешуи. Дадзай Осаму

Горный хребет в самой северной части острова Хонсю называется Бондзю. Его высота не превышает трехсот-четырехсот метров, поэтому на обычных картах вы его не найдете. Говорят, что в давние времена здесь простиралось море; известно и то, что проплывал здесь на своем корабле Есицунэ с вассалами. Преследуемый врагами, он продвигался все дальше и дальше на север, надеясь найти приют в далекой стране Эдзо. Их корабль натолкнулся на этот горный хребет. След столкновения сохранился до сих пор. Где-то в средней части хребта, на склоне небольшой горы, заросшей густым лесом, примерно на полпути от подножия к вершине, можно увидеть небольшой красноватый утес.

Эта гора зовется Махагэяма. Считается, что такое название дано ей потому, что если смотреть из леса, от подножия, то утес похож на бегущую лошадь; впрочем, на самом деле его очертания больше напоминают профиль дряхлого старика. Махагэяма славится своими живописными склонами. У ее подножия притулилась заброшенная бедная деревушка, домов на двадцать, а если пройти около двух ри вверх по течению протекающей неподалеку реки, то выйдешь к другой стороне Махагэямы, и там с высоты десяти дзё падает окруженный белым облаком брызг водопад. С конца лета и до глубокой осени деревья на склонах покрыты багряной листвой, жители окрестных городов съезжаются сюда полюбоваться их красотой, и в горах на время становится многолюдно. А внизу, у подножия водопада, стоит крохотный чайный домик.

В конце нынешнего лета здесь погиб человек. Он не нарочно бросился в водопад, это был действительно несчастный случай. Студент из столицы, юноша с нетронутой солнцем кожей пришел к водопаду в поисках растений для своего гербария. В этих местах много различных видов папоротника, и любители ботаники появляются здесь довольно часто.

С трех сторон подошву водопада окружают отвесные скалы, и только с запада открывается узкая щель, из которой, постепенно размывая камень, вытекает горная река. Скалы вокруг водопада всегда мокры от водяных брызг. На них и растут папоротники, постоянно дрожа от грохота падающей воды.

Юноша карабкался вверх по скалам. Это было уже после полудня, но осеннее солнце еще оставалось светлым пятном на их вершинах. Он был где-то посередине, когда камень величиной с голову внезапно обвалился под его ногой, и юноша упал вниз, словно его столкнули. Падая, он цеплялся за ветви старых деревьев, растущих среди камней. Ветви ломались. Со страшным шумом он рухнул в стремнину.

Несколько человек, находившихся поблизости, были свидетелями его гибели, но лучше всех видела то, что случилось, девочка лет пятнадцати, бывшая в то время в чайном домике у подошвы водопада.

Юноша глубоко погрузился в бурлящий поток, потом верхняя часть его тела, словно танцуя, легко поднялась над поверхностью воды. Веки были сомкнуты, рот приоткрыт. Голубая рубашка во многих местах порвалась, а на плече все еще висела сумка для гербария.

Потом его утянуло на дно.

С середины весны до середины осени над Махагэяма поднимается в погожие дни несколько струек белого дыма, видных издалека. Это время — самый подходящий период для заготовки угля, и для всех, кто добывает уголь, наступает хлопотливая пора.

На горе десять с лишним хижин, где живут угольщики. Одна из них — около самого водопада. Она стоит в стороне, очевидно, потому, что хозяин ее — пришелец из других мест. Девочка в чайном домике — его дочь, и зовут ее Сува. Весь год живет она здесь вдвоем с отцом.

Вскоре после того как Суве исполнилось тринадцать, отец построил сбоку от подошвы водопада маленький чайный домик из бревен и камыша. Выставил там лимонад, леденцы и другие дешевые сласти.

Весной, когда в горах начинают появляться горожане, отец каждое утро складывает свой товар в корзинку и относит в чайный домик. Следом за ним босиком шлепает Сува. Отец сразу уходит, а Сува остается и присматривает за домиком. И стоит только где-нибудь показаться приезжему, она громко кричит: «Заходите отдохнуть!» Так ей велел отец. Но звонкий голос Сувы теряется в грохоте водопада, и чаще всего никто даже не оглядывается на ее зов. Выручка за день никогда не превышает пятидесяти сэнов.

Когда смеркается, отец приходит за ней, весь черный от угольной пыли.

— Что продала?

— Ничего…

— Вот как, ну что ж… — равнодушно бормочет он и смотрит на водопад. Потом они вдвоем укладывают товар в корзинку и возвращаются в хижину.

Так продолжается до тех нор, пока землю не покроет иней.

Отец мог не беспокоиться, когда Сува оставалась одна в чайном домике. Ведь она, как звереныш, росла в горах, и ему нечего было бояться, что она упадет со скалы и ее затянет в пучину.

В погожие дни Сува раздевалась и доплывала почти до самой подошвы водопада. Но и тогда, увидев человека с виду нездешнего, она живо приглаживала свои выгоревшие короткие волосы и кричала из воды: «Заходите отдохнуть!»

В дождливые дни, натянув на голову рогожу, Сува спала в углу чайного домика. Над крышей простирал густые ветви старый дуб, надежно укрывая домик от дождя.

Так и жила она, глядя на беспрестанно падающую воду, надеясь, что водопад когда-нибудь иссякнет, и недоумевая, почему количество воды не уменьшается.

Постепенно эта мысль стала все больше и больше ее занимать.

Она поняла, что водопад никогда не бывает одинаковым. Заметила, что и узор разлетающихся брызг, и ширина потока стремительно меняются. В конце концов она пришла к выводу, что водопад вовсе не вода, а облако. Сува догадалась об этом по белым клубам, которые вздувались над падающей водой. «Вода ведь не может стать такой белой», — думала она.

И в тот день Сува опять праздно стояла у подошвы водопада. Было пасмурно, и осенний ветер больно бил ее по красным щекам.

Она вспоминала о том, что слышала в детстве. Как-то раз отец посадил ее рядом с собой и, наблюдая за печью для выжига угля, рассказал эту историю. Жили когда-то здесь два брата-дровосека — Сабуро и Хатиро. Однажды младший из братьев, Хатиро, наловил в горной реке рыбы и принес ее домой. Брата не было дома, и, не дожидаясь его возвращения, Хатиро поджарил одну рыбку и съел ее. Она оказалась вкусной. Он съел вторую, третью, а потом доел и все остальное. Когда ничего больше не осталось, ему захотелось пить, жажда становилась все более нестерпимой. Он выпил всю воду из колодца, потом побежал к реке, которая протекала рядом с деревней. Пока он пил, его тело покрылось чешуей. Подбежавший к реке Сабуро увидел, что брат его превратился в страшную змею и плавает в реке.

— Хатиро! — позвал он.

И змея ответила ему, проливая слезы:

— Сабуро…

Старший с плотины, а младший из воды, рыдая, звали друг друга:

— Хатиро…

— Сабуро…

— Хатиро…

Но изменить ничего уже было нельзя.

Когда Сува услышала эту историю, ей стало так грустно, так жалко братьев, что она долго плакала, прижимая к маленькому рту испачканные угольной пылью руки отца.

Очнувшись, Сува с недоумением заморгала глазами. Водопад шептал: «Хатиро… Сабуро… Хатиро…»

Раздвигая багряный плющ, росший на скалах, подошел отец:

— Сува, что продала?

Сува не ответила. Она сильно потерла кончик носа, блестящий и мокрый от брызг. Молча отец прибрал в лавке. Ступая по мелкому бамбуку, они прошли три тё горной дороги, которые отделяли их от хижины.

— Пора закрывать лавку. — Отец переложил корзину из правой руки в левую. Зазвенели бутылки с лимонадом. — Осень кончается, никто больше сюда не приедет.

Стемнело, и только шум ветра наполнял горы. Сухие листья дуба и иглы пихты то и дело падали им на плечи, словно дождь, смешанный со снегом.

— Отец, — заговорила Сува, шагая за его спиной, — ты для чего живешь?

Он недоуменно пожал плечами. Потом пробормотал, пристально глядя в строгое лицо дочери:

— Не знаю…

Покусывая зажатую в руке травинку, Сува сказала:

— Уж лучше подохнуть.

Отец поднял руку. Хотел ударить ее. Но потом нерешительно опустил. С тех пор как Суве исполнилось десять лет, он часто замечал, что она становится раздражительной, но объяснял это тем, что дочь постепенно превращается во взрослую женщину, и относился к ней снисходительно.

— Вот как, ну что ж…

«До чего же глупо это невразумительное бормотание», — подумала Сува и, выплевывая изо рта травинки, закричала:

— Дурак! Дурак!..

После праздника Бон чайный домик закрывали, и для Сувы наставало самое ненавистное время.

Отец раз в несколько дней, взвалив на спину мешок с углем, уходил торговать в деревню. Конечно, он мог нанять кого-нибудь, но это обошлось бы в пятнадцать, а то и в двадцать сэнов — значительный расход, поэтому, оставив Суву дома одну, он спускался вниз, к подножию горы.

В ясные дни, когда отца не было дома, Сува ходила за грибами. За мешок утя, проданного отцом, они получали в лучшем случае пять-шесть сэнов. Жить на них было невозможно, поэтому отец посылал Суву собирать грибы и торговал ими в деревне.

Скользкие и жирные грибы намэко продавались по очень хорошей цене. Росли они у корней сгнивших деревьев, в зарослях папоротника. Каждый раз, когда Сува смотрела на голубеющий рядом мох, он будил в ней какие-то неясные воспоминания. И, возвращаясь домой, она любила класть в корзину поверх грибов кусочки мха.

Если отцу удавалось за хорошую цену продать и уголь и грибы, он обязательно возвращался домой, дыша перегаром, а иногда покупал Суве бумажный кошелек с зеркальцем или еще какую-нибудь мелочь.

Однажды холодный ветер с самого утра бушевал в горах, и слабо колыхались шторы из циновки в маленькой хижине. Отца не было дома — еще на рассвете он ушел вниз, в деревню.

Сува целый день никуда не выходила. Сегодня она попыталась сделать себе прическу. Свернула волосы узлом, связала их шнуром с волнистым узором, который подарил ей отец. Потом старательно развела огонь и села ждать. Сквозь шум деревьев то и дело слышались голоса зверей. Когда стемнело, Сува поужинала. Она ела рис с кусочками жареного мисо.

К ночи ветер утих, и сразу стало холодно. В такие редкие тихие вечера горы полны загадок. Слышался треск деревьев, падающих под ударами тэнгу, неподалеку от хижины будто кто-то мыл бобы, а издалека доносился отчетливый хохот Ямафуто.

Устав ждать, Сува накинула на себя соломенное одеяло и легла поближе к огню. Она было задремала, как вдруг ей показалось, что кто-то, приподняв циновку, украдкой заглядывает в хижину. «Наверное, Ямафуто», — подумала она и притворилась, что крепко спит.

Что-то белое, поблескивая, влетело в дверь, смутно и призрачно металось в отблесках пламени. «Первый снег!» — обрадовалась она сквозь дремоту.

Боль! Какая-то тяжесть навалилась на тело, оно словно оцепенело. Потом Сува почувствовала знакомое зловонное дыхание.

— Дурак! — коротко выкрикнула она. Ничего не видя перед собой, выскочила за дверь.

Метель! Она сразу ударила в лицо. Сува невольно присела. В одно мгновение волосы и кимоно побелели от снега.

Сува поднялась и, задыхаясь, медленно побрела прочь. Ветер трепал подол ее кимоно. Она шла, не останавливаясь.

Все громче становился шум водопада. Сува быстро шла вперед. Ладонью все время утирала нос. Шум воды слышался уже под самыми ногами.

Слабо вскрикнув:

— Отец!.. — она бросилась в провал между ветвями стонущих зимних деревьев.

* * *

Ее окружал тусклый полумрак. Издалека доносился грохот воды. Она все время ощущала его у себя над головой. Тело в такт этому грохоту совершало колебательные движения, всю ее до костей сковал холод.

— А вот и дно, — на сердце сразу стало легко и радостно. Неожиданно, вытянув ноги, она беззвучно двинулась вперед. Головой ударилась о выступ скалы.

— Змея! — она подумала, что стала змеей. — Как хорошо, я могу теперь не возвращаться домой! — сказала она и радостно пошевелила усами.

Сува превратилась в маленького серебряного карася. Как хорошо было бездумно раскрывать и закрывать рот, задирать вверх маленький бугорок на кончике носа…

Карась плавал взад и вперед у подошвы водопада. То всплывал на поверхность прозрачной воды, поблескивая плавником на спине, то опускался на дно, играя хвостом.

Развлекаясь, он бросался вдогонку за маленькой креветкой, прятался в зарослях прибрежного тростника, пощипывал росший на камнях мох.

Потом вдруг замер. Только тихонько шевелил плавниками, словно обдумывал что-то. Прошло уже много времени, а он все не двигался.

Но вот, извиваясь всем телом, карась поплыл прямо к водопаду. И водопад закрутил его и поглотил, как листок с дерева.