Мальчик нахмурил брови. Он был совсем маленький, лет десяти, не больше. Его худое, острое личико чуть посинело от холода. Он моргал глазами, стараясь прогнать сонливость.
— Ну, говори.
— Я не помню что.
— Эх ты, глупый, — попасться хочешь?
— Не попадусь. Вот ещё! Я эту игру знаю, мне не в первый раз. Я умею так играть.
— Ну как же умеешь? Ты даже не можешь сказать, что тебе надо делать.
— А вот посмотришь!
— Не стану я смотреть. Мы пойдем домой, вот и все.
— К чертям собачьим!
— Зачем ты ругаешься? Забыл, так забыл, руганью делу не поможешь. Сколько раз тебе было сказано — не смей ругаться. Вырастешь хулиганом, попомни моё слово.
Они замолчали.
Оя вздохнул. «Сейчас мне бы только вставать, — подумал он. — Встал, а потом горячий завтрак, а после завтрака — к трамвайной остановке, а в руке у тебя котелок с обедом».
Он смахнул снег со своих густых чёрных усов. «Эх ты, комар несчастный, — подумал он, — поднял я тебя в такую рань. Спать бы тебе да спать».
— Ну как, — сказал он мальчику, — все ещё не вспомнил? Мальчик покачал головой. Он выпятил губы, скорчив недовольную гримасу.
— Ну вот, теперь реветь вздумал?
— Я не реву, — сказал мальчик. — Что я, маленький, что ли?
— Похоже, что маленький. Не мог запомнить, что тебе было сказано.
— Да я…
Мальчик сошёл на тротуар и набрал полную пригоршню снега.
— Это ещё зачем?
— Вот… снег.
— Я не слепой. Сам вижу. Зачем тебе снег?
— Хочу сделать снежок.
— Больше тебе не о чем думать? А ведь говорил, что хочешь помочь сестрёнке.
— Я и хочу.
— Нет, не хочешь. Ты думаешь о чем угодно, только не о деле. Так ничего не выйдет. Иди сюда.
Он грубо схватил мальчика за руку и подтащил его к двери. — Ты забыл про мешок! Самое важное забыл. Как я могу на тебя положиться, если ты забыл про мешок?
— Папа, я не забыл, — сказал мальчик. — Ведь мешок-то у меня в кармане! Я не знал, что ты про него спрашиваешь.
— Говори все по порядку. Мне надо знать, все ли ты помнишь. Вынь мешок. Держи его наготове.
Мальчик вынул из кармана смятый бумажный мешок. Он надул его и расправил.
— Ну, а потом что надо делать?
— Я дождусь, когда молочник обойдёт дом.
— Который дом?
— Вон тот…
— Зеленый?
— Нет, следующий.
— А почему не зеленый?
— Да ну, папа, я же знаю, — сказал мальчик. — Не буду я все с самого начала рассказывать.
— Если не расскажешь, мы сейчас же идём домой.
— Ну, потому что у зеленого дома есть боковая дверь, а тот он обходит кругом. Да я сумею, папа, чего ты боишься?
— Я знаю, что сумеешь, — ответил он, — а все-таки надо действовать наверняка. Руки озябли?
— Не очень.
— Сунь мешок подмышку.
Он взял маленькие побелевшие руки мальчика и стал медленно растирать их своими мясистыми ладонями.
— А что потом?
— Как только он зайдет за угол, я выбегу и схвачу бутылку. Потом я положу ее в мешок и пойду дальше.
— Пойдешь или побежишь?
— Нет, пойду.
— А если он увидит и бросится вдогонку, тогда ты тоже побежишь?
— Нет, я буду идти. Он догонит меня, а тогда я начну плакать.
— А ты сумеешь заплакать?
— Конечно, сумею. Я уже научился. Дженни раз подумала, что я по-настоящему плачу. — Мальчик засмеялся. — Я притворился, будто меня бьют.
— Ш-ш! Говори тише.
— Согрелись, папа.
— Сунь руки в карманы. Я подержу мешок. Ну, а если тебя поймают, тогда что?
— Я буду плакать, а потом ты подойдешь и скажешь, что знаешь меня, что я из бедной семьи…
— Ш-ш!
Он зажал мальчику рот ладонью. — Кто-то идёт. Притворись, будто тебе что-то в глаз попало.
Мальчик зажмурил один глаз и широко открыл другой. Отец нагнулся к нему.
Какой-то бездомный бродяга проковылял мимо них, двигаясь наугад сквозь густо падающий снег. Голова его была закутана мешком из дерюги.
«Нам всё-таки лучше живётся, чем вот такому», — подумал отец.
Они смотрели ему вслед до тех пор, пока его можно было разглядеть сквозь снег.
— А снег все сильнее, — прошептал мальчик. — Молочник меня не разглядит на другой стороне. Можно взять не одну бутылку, а больше.
— Хватит и одной. Ну, а когда я скажу, что знаю тебя, тогда что?
— Ты будешь говорить, что я из бедной семьи, что у меня мать больна и что я взял молоко для неё, а если он меня отпустит, ты пообещаешь последить, чтобы я больше так не делал… Всё, папа?
— Всё. — Он вздохнул и провёл рукой по усам. — Есть хочешь?
— Немножко.
Он сжал мальчику руку. — Ничего. Я тоже хочу. А ты сплюнь и погладь себе живот. — Он плюнул в снег и погладил живот. — Вот так. Ну, а теперь ты.
Мальчик сделал то же самое. Они засмеялись.
— Это значит, что ты поел и желудок у тебя полон, — сказал ему отец.
— Ну, как, же! Ведь я только что съел два яйца и тарелку каши, — сказал мальчик.
Они опять засмеялись.
— Придем домой, чего-нибудь поедим.
Он насторожился, подавшись всем телом вперёд. — Фургон. Возьми мешок. Не торопись, я скажу, когда идти.
— Я не тороплюсь. — Мальчик покраснел от волнения. — Вот увидишь, все будет хорошо. Я таскал яблоки, я знаю, как это делается.
— Не забудь ещё вот о чем. Если что-нибудь случится, я тебе крикну. Если я крикну «беги», значит беги. Что бы я ни делал, все равно беги, слышишь?
— Ладно.
— Обещаешь мне?
— Обещаю.
— Не забудь, что бы со мной ни случилось — беги.
— Ладно.
Фургон молочника медленно двигался по улице. Отец и мальчик низко пригнулись, стоя в дверях.
— Дай ему доехать до водокачки. Ты не волнуйся. Ничего, малыш, ничего. Ну, ступай.
Мальчик вышел вперёд. Он медленно шёл по улице, высоко поднимая ноги, увязавшие в мягком снегу.
«Надо было сказать, чтобы надвинул шапку на лоб. А то снег запорошит глаза», — думал отец. Он дышал, широко открыв рот. Грудь его тяжело вздымалась, и каждый вздох причинял ему боль.
Молочник исчез за домом. Тело мальчика устремилось вперёд. Он вспрыгнул на передок и сунул руку внутрь фургона.
«Как долго, — думал отец. — О, Господи, почему он так долго?»
Мальчик спрыгнул на мягкий снег. Он сунул бутылку с молоком в мешок и быстро зашагал по тротуару. В эту минуту молочник показался в переулке. Отец следил за ним. Молочник свернул к соседнему дому. Так. Все в порядке. Теперь уже не страшно.
Он провел рукой по усам. Потом судорожно глотнул и тяжело перевёл дух. Он пошел вслед за мальчиком.
Мальчик поджидал его в следующем квартале. Лицо у него было сияющее. — Вот и готово! Вот я и сумел, правда? — говорил он.
— Правда, сынок… Молодец. — Он погладил его по голове. — Дай, понесу.
— Нет, я сам, — ответил мальчик.
— Ну, хорошо.
— Вот легко-то! Папа! Я мог и еще одну взять. — Он не отставал от отца, то пускаясь вприпрыжку, то скользя по мягкому снегу. — Папа, можно, я возьму завтра две? Можно?
Отец молчал.
— Слушай, папа! — Мальчик потянул его за рукав.
— Что?
— Можно?
— Что можно?
— Да я только что сказал.
— Я не слышал.
— Можно, я возьму завтра две? Ведь это легко. Все равно, что две, что одну.
— Нет.
— Да я могу взять две бутылки.
— Нет.
Они шли молча.
— Вот бы рассказать ребятам, — заговорил мальчик.
Отец остановился. — Попробуй только расскажи, я тебе голову оторву.
— Знаю я. Не скажу. Мне просто так захотелось.
— Это воровство, — сказал отец. — Воровство.
— Да я знаю. Ой, папа, пойдём, мне холодно.
Они пошли дальше. Они шли, опустив головы, прячась от снега.
— Ноги промокли?
— Немножко.
— Вот получу работу, куплю тебе калоши. Или резиновые сапоги. До колен. Тогда ходи по снегу, сколько тебе угодно, ноги все равно не промокнут.
— Когда будешь получать пособие, может, тебе и калоши дадут для меня, — сказал мальчик.
— Может быть. Я уже просил. Надо ещё раз напомнить.
— Ну и пусть ноги мокрые. Ничего страшного нет.
Отец опять остановился. — Ты знаешь, что воровать нехорошо?
— Конечно, знаю, папа.
— Ты знаешь, что мы это делаем только ради твоей сестрёнки?
— Конечно знаю.
— Я никогда не воровал, — сказал отец. — Я всю свою жизнь работал. Я — хороший работник. Я всегда кормил семью. Спроси хоть у матери.
— Ну-у, папа! — сказал мальчик. — Ты не огорчайся. Я не буду вором, когда вырасту. Я знаю, что воровать нехорошо.
— А говоришь: воровал яблоки.
— Да это я просто так. Ведь хочется иногда чего-нибудь вкусного.
— Да. Я знаю, — сказал отец.
— Я не стану воровать. Я вырасту и буду такой же сильный, как ты, и найду себе работу. Честное слово, папа!
Отец взглянул на сына. «Как же, дожидайся, — подумал он. — В твои годы я был на голову выше тебя. Эх ты, комар несчастный, разве тебе дадут вырасти?»
— Ой, папа, как холодно, — сказал мальчик.
Они шли домой, мягко ступая по свежевыпавшему белому снегу.
Игра. Альберт Мальц
— Потом я влезаю на фургон…
— Забыл!
— Что? Нет, я ничего не забыл.
— Нет, забыл, — сказал он. — Что с тобой такое?
Мальчик нахмурил брови. Он был совсем маленький, лет десяти, не больше. Его худое, острое личико чуть посинело от холода. Он моргал глазами, стараясь прогнать сонливость.
— Ну, говори.
— Я не помню что.
— Эх ты, глупый, — попасться хочешь?
— Не попадусь. Вот ещё! Я эту игру знаю, мне не в первый раз. Я умею так играть.
— Ну как же умеешь? Ты даже не можешь сказать, что тебе надо делать.
— А вот посмотришь!
— Не стану я смотреть. Мы пойдем домой, вот и все.
— К чертям собачьим!
— Зачем ты ругаешься? Забыл, так забыл, руганью делу не поможешь. Сколько раз тебе было сказано — не смей ругаться. Вырастешь хулиганом, попомни моё слово.
Они замолчали.
Оя вздохнул. «Сейчас мне бы только вставать, — подумал он. — Встал, а потом горячий завтрак, а после завтрака — к трамвайной остановке, а в руке у тебя котелок с обедом».
Он смахнул снег со своих густых чёрных усов. «Эх ты, комар несчастный, — подумал он, — поднял я тебя в такую рань. Спать бы тебе да спать».
— Ну как, — сказал он мальчику, — все ещё не вспомнил? Мальчик покачал головой. Он выпятил губы, скорчив недовольную гримасу.
— Ну вот, теперь реветь вздумал?
— Я не реву, — сказал мальчик. — Что я, маленький, что ли?
— Похоже, что маленький. Не мог запомнить, что тебе было сказано.
— Да я…
Мальчик сошёл на тротуар и набрал полную пригоршню снега.
— Это ещё зачем?
— Вот… снег.
— Я не слепой. Сам вижу. Зачем тебе снег?
— Хочу сделать снежок.
— Больше тебе не о чем думать? А ведь говорил, что хочешь помочь сестрёнке.
— Я и хочу.
— Нет, не хочешь. Ты думаешь о чем угодно, только не о деле. Так ничего не выйдет. Иди сюда.
Он грубо схватил мальчика за руку и подтащил его к двери. — Ты забыл про мешок! Самое важное забыл. Как я могу на тебя положиться, если ты забыл про мешок?
— Папа, я не забыл, — сказал мальчик. — Ведь мешок-то у меня в кармане! Я не знал, что ты про него спрашиваешь.
— Говори все по порядку. Мне надо знать, все ли ты помнишь. Вынь мешок. Держи его наготове.
Мальчик вынул из кармана смятый бумажный мешок. Он надул его и расправил.
— Ну, а потом что надо делать?
— Я дождусь, когда молочник обойдёт дом.
— Который дом?
— Вон тот…
— Зеленый?
— Нет, следующий.
— А почему не зеленый?
— Да ну, папа, я же знаю, — сказал мальчик. — Не буду я все с самого начала рассказывать.
— Если не расскажешь, мы сейчас же идём домой.
— Ну, потому что у зеленого дома есть боковая дверь, а тот он обходит кругом. Да я сумею, папа, чего ты боишься?
— Я знаю, что сумеешь, — ответил он, — а все-таки надо действовать наверняка. Руки озябли?
— Не очень.
— Сунь мешок подмышку.
Он взял маленькие побелевшие руки мальчика и стал медленно растирать их своими мясистыми ладонями.
— А что потом?
— Как только он зайдет за угол, я выбегу и схвачу бутылку. Потом я положу ее в мешок и пойду дальше.
— Пойдешь или побежишь?
— Нет, пойду.
— А если он увидит и бросится вдогонку, тогда ты тоже побежишь?
— Нет, я буду идти. Он догонит меня, а тогда я начну плакать.
— А ты сумеешь заплакать?
— Конечно, сумею. Я уже научился. Дженни раз подумала, что я по-настоящему плачу. — Мальчик засмеялся. — Я притворился, будто меня бьют.
— Ш-ш! Говори тише.
— Согрелись, папа.
— Сунь руки в карманы. Я подержу мешок. Ну, а если тебя поймают, тогда что?
— Я буду плакать, а потом ты подойдешь и скажешь, что знаешь меня, что я из бедной семьи…
— Ш-ш!
Он зажал мальчику рот ладонью. — Кто-то идёт. Притворись, будто тебе что-то в глаз попало.
Мальчик зажмурил один глаз и широко открыл другой. Отец нагнулся к нему.
Какой-то бездомный бродяга проковылял мимо них, двигаясь наугад сквозь густо падающий снег. Голова его была закутана мешком из дерюги.
«Нам всё-таки лучше живётся, чем вот такому», — подумал отец.
Они смотрели ему вслед до тех пор, пока его можно было разглядеть сквозь снег.
— А снег все сильнее, — прошептал мальчик. — Молочник меня не разглядит на другой стороне. Можно взять не одну бутылку, а больше.
— Хватит и одной. Ну, а когда я скажу, что знаю тебя, тогда что?
— Ты будешь говорить, что я из бедной семьи, что у меня мать больна и что я взял молоко для неё, а если он меня отпустит, ты пообещаешь последить, чтобы я больше так не делал… Всё, папа?
— Всё. — Он вздохнул и провёл рукой по усам. — Есть хочешь?
— Немножко.
Он сжал мальчику руку. — Ничего. Я тоже хочу. А ты сплюнь и погладь себе живот. — Он плюнул в снег и погладил живот. — Вот так. Ну, а теперь ты.
Мальчик сделал то же самое. Они засмеялись.
— Это значит, что ты поел и желудок у тебя полон, — сказал ему отец.
— Ну, как, же! Ведь я только что съел два яйца и тарелку каши, — сказал мальчик.
Они опять засмеялись.
— Придем домой, чего-нибудь поедим.
Он насторожился, подавшись всем телом вперёд. — Фургон. Возьми мешок. Не торопись, я скажу, когда идти.
— Я не тороплюсь. — Мальчик покраснел от волнения. — Вот увидишь, все будет хорошо. Я таскал яблоки, я знаю, как это делается.
— Не забудь ещё вот о чем. Если что-нибудь случится, я тебе крикну. Если я крикну «беги», значит беги. Что бы я ни делал, все равно беги, слышишь?
— Ладно.
— Обещаешь мне?
— Обещаю.
— Не забудь, что бы со мной ни случилось — беги.
— Ладно.
Фургон молочника медленно двигался по улице. Отец и мальчик низко пригнулись, стоя в дверях.
— Дай ему доехать до водокачки. Ты не волнуйся. Ничего, малыш, ничего. Ну, ступай.
Мальчик вышел вперёд. Он медленно шёл по улице, высоко поднимая ноги, увязавшие в мягком снегу.
«Надо было сказать, чтобы надвинул шапку на лоб. А то снег запорошит глаза», — думал отец. Он дышал, широко открыв рот. Грудь его тяжело вздымалась, и каждый вздох причинял ему боль.
Молочник исчез за домом. Тело мальчика устремилось вперёд. Он вспрыгнул на передок и сунул руку внутрь фургона.
«Как долго, — думал отец. — О, Господи, почему он так долго?»
Мальчик спрыгнул на мягкий снег. Он сунул бутылку с молоком в мешок и быстро зашагал по тротуару. В эту минуту молочник показался в переулке. Отец следил за ним. Молочник свернул к соседнему дому. Так. Все в порядке. Теперь уже не страшно.
Он провел рукой по усам. Потом судорожно глотнул и тяжело перевёл дух. Он пошел вслед за мальчиком.
Мальчик поджидал его в следующем квартале. Лицо у него было сияющее. — Вот и готово! Вот я и сумел, правда? — говорил он.
— Правда, сынок… Молодец. — Он погладил его по голове. — Дай, понесу.
— Нет, я сам, — ответил мальчик.
— Ну, хорошо.
— Вот легко-то! Папа! Я мог и еще одну взять. — Он не отставал от отца, то пускаясь вприпрыжку, то скользя по мягкому снегу. — Папа, можно, я возьму завтра две? Можно?
Отец молчал.
— Слушай, папа! — Мальчик потянул его за рукав.
— Что?
— Можно?
— Что можно?
— Да я только что сказал.
— Я не слышал.
— Можно, я возьму завтра две? Ведь это легко. Все равно, что две, что одну.
— Нет.
— Да я могу взять две бутылки.
— Нет.
Они шли молча.
— Вот бы рассказать ребятам, — заговорил мальчик.
Отец остановился. — Попробуй только расскажи, я тебе голову оторву.
— Знаю я. Не скажу. Мне просто так захотелось.
— Это воровство, — сказал отец. — Воровство.
— Да я знаю. Ой, папа, пойдём, мне холодно.
Они пошли дальше. Они шли, опустив головы, прячась от снега.
— Ноги промокли?
— Немножко.
— Вот получу работу, куплю тебе калоши. Или резиновые сапоги. До колен. Тогда ходи по снегу, сколько тебе угодно, ноги все равно не промокнут.
— Когда будешь получать пособие, может, тебе и калоши дадут для меня, — сказал мальчик.
— Может быть. Я уже просил. Надо ещё раз напомнить.
— Ну и пусть ноги мокрые. Ничего страшного нет.
Отец опять остановился. — Ты знаешь, что воровать нехорошо?
— Конечно, знаю, папа.
— Ты знаешь, что мы это делаем только ради твоей сестрёнки?
— Конечно знаю.
— Я никогда не воровал, — сказал отец. — Я всю свою жизнь работал. Я — хороший работник. Я всегда кормил семью. Спроси хоть у матери.
— Ну-у, папа! — сказал мальчик. — Ты не огорчайся. Я не буду вором, когда вырасту. Я знаю, что воровать нехорошо.
— А говоришь: воровал яблоки.
— Да это я просто так. Ведь хочется иногда чего-нибудь вкусного.
— Да. Я знаю, — сказал отец.
— Я не стану воровать. Я вырасту и буду такой же сильный, как ты, и найду себе работу. Честное слово, папа!
Отец взглянул на сына. «Как же, дожидайся, — подумал он. — В твои годы я был на голову выше тебя. Эх ты, комар несчастный, разве тебе дадут вырасти?»
— Ой, папа, как холодно, — сказал мальчик.
Они шли домой, мягко ступая по свежевыпавшему белому снегу.