Жарким августовским вечером один блистательный джентльмен (быть может последний из представителей этой породы, оставшийся в Лондоне), выйдя с Пикадилли-Серкус отправился вдоль широкой и пустынной Пикадилли. Несмотря на безлюдье, он свято соблюдал приличия, свойственные его кругу — его традиционная экипировка и сегодня не изменилась ни на йоту. Красно-желтый цветок в петлице отлично пошитого сюртука сразу выдавал в нем верного сына «Красной Гвоздики»; его цилиндр, туфли и подбородок были отполированы до зеркального блеска; его брюки были аккуратно подвернуты, хотя дождя не было уже несколько недель; а взмахи его трости несли на себе несомненный след гуманитарного образования. Но увы! Как изменилось все вокруг! Давно прошел июнь, когда зеленые рукава швейцаров сверкали на солнце, когда окна клубов не были пустыми, а вдоль улиц двигались длинные блестящие процессии экипажей, и в каждом из них сияла улыбка красавицы. Молодой человек сокрушенно вздохнул, вспоминая милые вечера у Феникса, свидания у Роу, поездки к Хармингэму и многочисленные пирушки в веселой компании. Затем он рассеянно взглянул на полупустой омнибус, с грохотом тащившийся посередине улицы и внезапно замерший перед «Погребком Белой Лошади» (возница заснул на облучке) — я заметил, что в Бадминтоне уже опущены жалюзи. У него еще оставалась слабая надежда увидать на одном из балконов отеля «Космополь» несравненную Брайер Роуз, грациозно облокотившуюся о перила, однако красавица (если она еще не покинула Пикадилли) наверняка уже крепко спала.
Погруженный в столь печальные мысли, юный щеголь прошел мимо «Бадминтон», не заметив, что на другом конце того же самого тротуара показался его двойник. Не будь его «форменная» гвоздика оранжево-розовой, а набалдашник его трости — серебряным, он был бы настолько похож на нашего джентльмена, что различить их можно было бы лишь с помощью сильного увеличительного стекла. И вот два джентльмена встретились: одновременно подняв глаза при виде оригинально, но со вкусом одетого человека, они хором помянули одно и то же божество древнего мира:
«Юпитер Всемогущий! Старина, какого дьявола вас сюда занесло?»
Джентльмен, появившийся со стороны Гайд-Парка, ответил первым.
«Откровенно говоря, Остин, мне пришлось задержаться в городе из-за юридических формальностей. А вы почему все еще не в Шотландии?»
«Вы не поверите, но я улаживаю здесь одну формальность. Курьезное совпадение не правда ли?»
«Ах, что за морока эти юридические формальности! Однако не заниматься ими никак нельзя, — потом хлопот не оберешься».
«Видит Бог, вы правы. Я мог бы сказать то же самое».
Мистер Остин сделал небольшую паузу.
«А где вы были, Филиппс?»
Оба собеседника соблюдали крайне непринужденный тон; правда, при упоминании о «Формальностях» в их глазах промелькнула легкая искра взаимного недоверия, но сторонний наблюдатель отметил бы лишь печать многовековой выучки, лежащую на их невозмутимых бровях.
«Я думаю, не стоит говорить об этом. Сейчас я намерен слегка пообедать у Азарио. „Бадминтон“ закрылся — на ремонт или что-то вроде того, — а „Джуниор Вилтон“ я терпеть не могу. Не хотите ли составить мне компанию?»
«Это было бы очень славно; пожалуй, я не прочь. Правда, я собирался встретиться со своим адвокатом, но это дело может подождать».
«Само собой разумеется! Мы закажем итальянского вина — того, что в больших бутылях — вы, должно быть знаете, о чем я говорю?»
Приятели степенно развернулись и степенной походкой направились в сторону Пикадилли-Серкус; при этом они, конечно, продолжали беседовать на разные темы. Обед в маленьком ресторане доставил им массу удовольствия, главным образом благодаря «кьянти», которого они выпили довольно много.
«И в самом деле, легкое вино, не правда ли?» — сказал Филиппс, а Остин с ним согласился, так они опорожнили четверть бутыли и завершили обед, выпив по паре рюмок зеленого «шартреза». Когда они вышли на улицу, покуривая огромные сигары — два пленника долга, увязшие в юридических формальностях — улица, освещенная слабым светом фонарей имела фантастический вид, а одинокая звезда, сиявшая на ясном небе, чрезвычайно напоминала Остину зелень «шартреза». Филиппс согласился с ним.
«Знаете, старина, — сказал он, — иногда вот накатывают такие странные чувства — ну, вроде того, о чем пишут в журналах… или в романах. Юпитер Всемогущий! Остин, старина — я сейчас мог бы написать настоящий роман».
Друзья бесцельно брели, не разбирая дороги, сворачивая с одной улицы на другую и поминутно в сентиментальный тон. Между тем большая туча, незаметно подкрадывавшаяся с юга, заволокла небо, и вдруг начался дождь — вначале он шел понемногу большими тяжелыми каплями, а затем все сильней и сильней, и наконец хлынул шумным и безжалостным потоком; сточные канавы переполнились, и бешеные струи заплясали на камнях. Два щеголя мчались так быстро, как только могли, свистя и тщетно крича «Извозчик!» — они промокли до нитки. «Черт побери, куда это мы забрели? — ворчал Филиппс. — Ничего не понимаю. Вроде бы, Оксфорд-стрит…»
Они еще немного ускорили шаг и вдруг, к своей превеликой радости, наткнулись на сухую арку, ведущую в темный проулок или дворик. Друзья молча заняли это убежище — они так промокли и так обрадовались нежданному приюту, что не могли вымолвить ни слова. Остин осматривал свой безвозвратно испорченный цилиндр, а Филиппс только слегка покачивался, будто уставший терьер.
«Что за свинство! — брюзжал он, — и куда подевались эти извозчики?»
Остин выглянул на улицу — дождь все так же лился сплошным потоком; он заглянул в проулок и увидел, что тот ведет вниз, к большому зданию угрюмо вздымающемуся к небесам. Дом был темным и мрачным, только сквозь щели в ставнях кое-где пробивался свет. Остин сказал об этом Филиппсу; тот сперва равнодушно взглянул на здание, а затем воскликнул:
«Черт возьми! Я знаю, где мы находимся. Я не вполне уверен, но, по-моему, когда-то я гулял здесь с Вильямсом, и он говорил мне, что где-то в этом месте, или в конце этого проулка должен быть какой-то клуб — не припомню точно, какой! Э! Да вот и сам Вильямс. Вильямс, скажите-ка нам, где мы находимся?»
Джентльмен, уже почти скрывшийся в темноте едва ли не в самом конце проулка, услышал свое имя и оглянулся с плохо скрываемой досадой.
«А, Филиппс! В чем дело? Добрый вечер, Остин; похоже, вы промокли».
«Разумеется, мы промокли! Мы попали под дождь. А вы не подскажете, что это за клуб там внизу? Может быть вы даже в нем состоите? Если это так, то почему бы вам не взять нас с собой?»
Мистер Вильямс пристально взглянул на двух несчастных молодых людей, подумал и сказал:
«Ладно, джентльмены. Пойдемте со мной, если вам угодно. Но при одном условии: дайте мне слово чести, что вы ни при каких обстоятельствах и ни в чьем присутствии ни единым словом не обмолвитесь о том, что увидите в этом клубе».
«Безусловно, — ответил Остин, — разумеется, нам и в голову не придет ни о чем болтать, — не правда ли, Филиппс?»
«Да, да, будьте уверены, Вильямс, мы сумеем сохранить все в тайне».
Компания молча спустилась вниз и приблизилась к дому. Дом был очень большим и очень старым, он напоминал посольство прошлого века. Вильяме свистнул, дважды стукнул в дверь и снова свистнул; дверь открыл человек в черном.
«Это ваши друзья, мистер Вильямс?»
Вильямс кивнул, и человек в черном пропустил их.
«Не волнуйтесь, — шепнул Вильямс приятелям, замявшимся было в прихожей, — вы здесь никого не знаете, и вас здесь никто не знает».
Друзья кивнули ему в ответ. Дверь открылась, и они оказались в большом зале, великолепно освещенном электрическими лампами. Люди стояли здесь группами или бродили по залу, или курили, сидя за маленькими столиками: все было как в обычной курительной комнате любого клуба. Члены клуба беседовали между собой, однако беседы велись тихим невнятным шепотом; время от времени кто-нибудь умолкал и озабоченно поглядывал на дверь в другом конце зала, а затем продолжал прерванный разговор. Заметно было, что все они кого-то или чего-то ждут. Остин и Филиппс присели на софу, изумленно оглядываясь: почти все лица были им хорошо знакомы. В этом странном зале собрался весь цвет Роу; некоторые юные аристократы; молодые люди, уже успевшие сколотить себе значительные состояния; три-четыре знаменитых художника и литератора, один известный актер и еще одно, не менее известное, духовное лицо. Что бы все это значило? Друзья полагали, что забрели далеко от «обитаемого мира» — и вот они здесь… Вдруг в дверях раздался громкий щелчок; несколько человек тут же тронулись со своих мест, все сидящие встали. Дверь растворилась, на пороге появился лакей.
«Президент ждет вас, джентльмены», — объявил он и тут же исчез.
Члены клуба принялись покидать зал один за другим, а Вильямс и двое гостей замыкали шествие. Они оказались в зале, значительно больше первой, но почти совсем не освещенной. Президент сидел за длинным столом, перед ним стояли два канделябра с горящими свечами, едва освещавшими его лицо. Это был знаменитый герцог Дартингтон, крупнейший землевладелец Англии. Когда все члены вошли, он жестоко и холодно произнес: «Джентльмены, вы знаете наши правила; книга готова. Тот, кто откроет черную страницу, переходит в распоряжение комитета и его президента. Начнем же». Какой-то низкий отчетливый голос стал зачитывать имена, делая паузы после каждого имени, а названный член подходил к столу и открывал наугад страницу большого тома ин-фолио, лежавшего между двумя канделябрами. Тусклый свет почти не позволял различить черт лица, но Филиппс услышал рядом вздох и узнал своего старого приятеля. Его лицо производило жуткое впечатление: этот человек был полумертвым от ужаса. Члены клуба один за другим открывали книгу; потом они покидали зал через другие двери. Наконец в зале остался только один член клуба: это был приятель Филиппса. Когда он подошел к столу, на губах его выступила пена; его рука дрожала, открывая страницу Вильямс пошептался о чем-то с президентом и вышел из зала; он вернулся лишь к концу церемониала. Он удержал своих друзей, когда несчастный открыл книгу на черной странице. «Пойдемте со мной, мистер Д’Обиньи», — сказал президент, и они покинули зал.
«Теперь мы можем удалиться», — сказал Вильямс. «Похоже, дождь уже кончился. Помните о вашем обещании, джентльмены. Сегодня вы посетили собрание Исчезнувшего Клуба. Этого молодого человека вы больше никогда не увидите. Спокойной ночи!»
«Но они ведь не убьют его, правда?» — заикаясь, вымолвил Остин.
«О нет, ни в коем случае. Я надеюсь, мистер Д’Обиньи проживет еще много лет — его просто спрячут, очень тщательно спрячут. Спокойной ночи; а вот и ваш извозчик».
Друзья разъехались по домам в гробовом молчании. Они не виделись три недели; а когда наконец встретились, то каждый из них нашел, что другой выглядит больным и потрясенным. Они уныло брели по Пикадилли, отвернувшись в разные стороны: каждый боялся, что сейчас начнутся воспоминания об ужасном клубе. Внезапно Филиппc остановился, будто громом пораженный. «Смотрите, Остин, — выдавил он из себя, — вон там!» На лотке рядом с тротуаром были разложены вечерние газеты; на одной из них Остин увидел большой синий заголовок: «Таинственное исчезновение джентльмена». Остин купил газету и дрожащими пальцами перебирал страницы до тех пор, пока не нашел короткую заметку: «Мистер Сент-Джон Д’Обиньи, урожденный Д’Обиньи из Сассекса, недавно исчез при загадочных обстоятельствах. Последнее время мистер Д’Oбиньи находился в Стратдоне (Шотландия); установлено, что 16 августа он приезжал в Лондон по делам. Есть сведения, что он благополучно доехал до площади Кингс Кросс и повернул на Пикадилли-Серкус, где вышел из экипажа. Утверждают, что в последний раз его видели на углу Глас Хаус Стрит, ведущей с Регент в Сохо. После вышеупомянутой даты об этом несчастном джентльмене, пользовавшемся значительной симпатией лондонского общества, никто ничего не слышал. Известно, что в сентябре он собирался жениться. Полиция пока молчит».
«О, Господи! Остин, это ужасно! Вспомните тот день. Бедняга Д’Обиньи, как ему не повезло!»
«Извините, Филиппс, мне нужно вернуться домой. Мне что-то нездоровится».
О Д’Обиньи больше ничего не было слышно. Но самая странная часть нашей истории еще впереди. Двое друзей пришли к Вильямсу и заявили, что он является членом Исчезнувшегося Клуба и причастен к исчезновению Д’0биньи. Безмятежный мистер Вильямс сперва недоуменно уставился на их бледные серьезные физиономии, а затем разразился смехом:
«Дорогие мои, о чем это вы? Я никогда в жизни не слышал подобной чепухи. Вы утверждаете, Филиппс, что когда-то во время прогулки в Сохо, я показал вам какое-то здание и сказал, что это клуб? Вполне возможно: но это был всего лишь небольшой игорный дом, куда ходят толь ко немцы-официанты. Наверное «кьянти», которое вы пили у Азарио, крепко ударило вам в голову. Но я постараюсь развеять ваши нелепые подозрения.
Вильямс позвал своего слугу, и тот поклялся, что провел весь август в Каире, вместе со своим хозяином: он даже предъявил гостиничные счета. Филиппс пожал Вильямсу руку, и друзья покинули дом. Следующим их шагом была попытка найти ту арку, где они прятались от дождя; после немалых трудов им это удалось. Дважды свистнув по примеру Вильямса, они постучали в дверь мрачного здания. Им открыл благообразный мастеровой в белом фартуке; он был заметно удивлен свистом и, очевидно, решил, что господа «чуть-чуть навеселе». Здание оказалось фабрикой по производству биллиардных столов; фабрика размешалась здесь (как сказали соседи) уже очень давно, Возможно, что здешние залы когда-то были просторными и большими: но большинство из них сейчас разделялось деревянными перегородками на три-четыре небольших мастерских.
Филиппе вздохнул. Увы, он ничего больше не мог сделать для своего исчезнувшего друга: однако ни он, ни Остин так и не поверили Вильямсу. К чести последнего следует добавить, что лорд Генри Харкот убеждал Филиппса, будто видел Вильямса в Каире в середине августа, приблизительно шестнадцатого числа; а также что недавние исчезновения из города некоторых весьма известных людей легко объяснить чем угодно и без вмешательства Исчезнувшего Клуба.
Исчезнувший клуб. Артур Мэйчен
Жарким августовским вечером один блистательный джентльмен (быть может последний из представителей этой породы, оставшийся в Лондоне), выйдя с Пикадилли-Серкус отправился вдоль широкой и пустынной Пикадилли. Несмотря на безлюдье, он свято соблюдал приличия, свойственные его кругу — его традиционная экипировка и сегодня не изменилась ни на йоту. Красно-желтый цветок в петлице отлично пошитого сюртука сразу выдавал в нем верного сына «Красной Гвоздики»; его цилиндр, туфли и подбородок были отполированы до зеркального блеска; его брюки были аккуратно подвернуты, хотя дождя не было уже несколько недель; а взмахи его трости несли на себе несомненный след гуманитарного образования. Но увы! Как изменилось все вокруг! Давно прошел июнь, когда зеленые рукава швейцаров сверкали на солнце, когда окна клубов не были пустыми, а вдоль улиц двигались длинные блестящие процессии экипажей, и в каждом из них сияла улыбка красавицы. Молодой человек сокрушенно вздохнул, вспоминая милые вечера у Феникса, свидания у Роу, поездки к Хармингэму и многочисленные пирушки в веселой компании. Затем он рассеянно взглянул на полупустой омнибус, с грохотом тащившийся посередине улицы и внезапно замерший перед «Погребком Белой Лошади» (возница заснул на облучке) — я заметил, что в Бадминтоне уже опущены жалюзи. У него еще оставалась слабая надежда увидать на одном из балконов отеля «Космополь» несравненную Брайер Роуз, грациозно облокотившуюся о перила, однако красавица (если она еще не покинула Пикадилли) наверняка уже крепко спала.
Погруженный в столь печальные мысли, юный щеголь прошел мимо «Бадминтон», не заметив, что на другом конце того же самого тротуара показался его двойник. Не будь его «форменная» гвоздика оранжево-розовой, а набалдашник его трости — серебряным, он был бы настолько похож на нашего джентльмена, что различить их можно было бы лишь с помощью сильного увеличительного стекла. И вот два джентльмена встретились: одновременно подняв глаза при виде оригинально, но со вкусом одетого человека, они хором помянули одно и то же божество древнего мира:
«Юпитер Всемогущий! Старина, какого дьявола вас сюда занесло?»
Джентльмен, появившийся со стороны Гайд-Парка, ответил первым.
«Откровенно говоря, Остин, мне пришлось задержаться в городе из-за юридических формальностей. А вы почему все еще не в Шотландии?»
«Вы не поверите, но я улаживаю здесь одну формальность. Курьезное совпадение не правда ли?»
«Ах, что за морока эти юридические формальности! Однако не заниматься ими никак нельзя, — потом хлопот не оберешься».
«Видит Бог, вы правы. Я мог бы сказать то же самое».
Мистер Остин сделал небольшую паузу.
«А где вы были, Филиппс?»
Оба собеседника соблюдали крайне непринужденный тон; правда, при упоминании о «Формальностях» в их глазах промелькнула легкая искра взаимного недоверия, но сторонний наблюдатель отметил бы лишь печать многовековой выучки, лежащую на их невозмутимых бровях.
«Я думаю, не стоит говорить об этом. Сейчас я намерен слегка пообедать у Азарио. „Бадминтон“ закрылся — на ремонт или что-то вроде того, — а „Джуниор Вилтон“ я терпеть не могу. Не хотите ли составить мне компанию?»
«Это было бы очень славно; пожалуй, я не прочь. Правда, я собирался встретиться со своим адвокатом, но это дело может подождать».
«Само собой разумеется! Мы закажем итальянского вина — того, что в больших бутылях — вы, должно быть знаете, о чем я говорю?»
Приятели степенно развернулись и степенной походкой направились в сторону Пикадилли-Серкус; при этом они, конечно, продолжали беседовать на разные темы. Обед в маленьком ресторане доставил им массу удовольствия, главным образом благодаря «кьянти», которого они выпили довольно много.
«И в самом деле, легкое вино, не правда ли?» — сказал Филиппс, а Остин с ним согласился, так они опорожнили четверть бутыли и завершили обед, выпив по паре рюмок зеленого «шартреза». Когда они вышли на улицу, покуривая огромные сигары — два пленника долга, увязшие в юридических формальностях — улица, освещенная слабым светом фонарей имела фантастический вид, а одинокая звезда, сиявшая на ясном небе, чрезвычайно напоминала Остину зелень «шартреза». Филиппс согласился с ним.
«Знаете, старина, — сказал он, — иногда вот накатывают такие странные чувства — ну, вроде того, о чем пишут в журналах… или в романах. Юпитер Всемогущий! Остин, старина — я сейчас мог бы написать настоящий роман».
Друзья бесцельно брели, не разбирая дороги, сворачивая с одной улицы на другую и поминутно в сентиментальный тон. Между тем большая туча, незаметно подкрадывавшаяся с юга, заволокла небо, и вдруг начался дождь — вначале он шел понемногу большими тяжелыми каплями, а затем все сильней и сильней, и наконец хлынул шумным и безжалостным потоком; сточные канавы переполнились, и бешеные струи заплясали на камнях. Два щеголя мчались так быстро, как только могли, свистя и тщетно крича «Извозчик!» — они промокли до нитки. «Черт побери, куда это мы забрели? — ворчал Филиппс. — Ничего не понимаю. Вроде бы, Оксфорд-стрит…»
Они еще немного ускорили шаг и вдруг, к своей превеликой радости, наткнулись на сухую арку, ведущую в темный проулок или дворик. Друзья молча заняли это убежище — они так промокли и так обрадовались нежданному приюту, что не могли вымолвить ни слова. Остин осматривал свой безвозвратно испорченный цилиндр, а Филиппс только слегка покачивался, будто уставший терьер.
«Что за свинство! — брюзжал он, — и куда подевались эти извозчики?»
Остин выглянул на улицу — дождь все так же лился сплошным потоком; он заглянул в проулок и увидел, что тот ведет вниз, к большому зданию угрюмо вздымающемуся к небесам. Дом был темным и мрачным, только сквозь щели в ставнях кое-где пробивался свет. Остин сказал об этом Филиппсу; тот сперва равнодушно взглянул на здание, а затем воскликнул:
«Черт возьми! Я знаю, где мы находимся. Я не вполне уверен, но, по-моему, когда-то я гулял здесь с Вильямсом, и он говорил мне, что где-то в этом месте, или в конце этого проулка должен быть какой-то клуб — не припомню точно, какой! Э! Да вот и сам Вильямс. Вильямс, скажите-ка нам, где мы находимся?»
Джентльмен, уже почти скрывшийся в темноте едва ли не в самом конце проулка, услышал свое имя и оглянулся с плохо скрываемой досадой.
«А, Филиппс! В чем дело? Добрый вечер, Остин; похоже, вы промокли».
«Разумеется, мы промокли! Мы попали под дождь. А вы не подскажете, что это за клуб там внизу? Может быть вы даже в нем состоите? Если это так, то почему бы вам не взять нас с собой?»
Мистер Вильямс пристально взглянул на двух несчастных молодых людей, подумал и сказал:
«Ладно, джентльмены. Пойдемте со мной, если вам угодно. Но при одном условии: дайте мне слово чести, что вы ни при каких обстоятельствах и ни в чьем присутствии ни единым словом не обмолвитесь о том, что увидите в этом клубе».
«Безусловно, — ответил Остин, — разумеется, нам и в голову не придет ни о чем болтать, — не правда ли, Филиппс?»
«Да, да, будьте уверены, Вильямс, мы сумеем сохранить все в тайне».
Компания молча спустилась вниз и приблизилась к дому. Дом был очень большим и очень старым, он напоминал посольство прошлого века. Вильяме свистнул, дважды стукнул в дверь и снова свистнул; дверь открыл человек в черном.
«Это ваши друзья, мистер Вильямс?»
Вильямс кивнул, и человек в черном пропустил их.
«Не волнуйтесь, — шепнул Вильямс приятелям, замявшимся было в прихожей, — вы здесь никого не знаете, и вас здесь никто не знает».
Друзья кивнули ему в ответ. Дверь открылась, и они оказались в большом зале, великолепно освещенном электрическими лампами. Люди стояли здесь группами или бродили по залу, или курили, сидя за маленькими столиками: все было как в обычной курительной комнате любого клуба. Члены клуба беседовали между собой, однако беседы велись тихим невнятным шепотом; время от времени кто-нибудь умолкал и озабоченно поглядывал на дверь в другом конце зала, а затем продолжал прерванный разговор. Заметно было, что все они кого-то или чего-то ждут. Остин и Филиппс присели на софу, изумленно оглядываясь: почти все лица были им хорошо знакомы. В этом странном зале собрался весь цвет Роу; некоторые юные аристократы; молодые люди, уже успевшие сколотить себе значительные состояния; три-четыре знаменитых художника и литератора, один известный актер и еще одно, не менее известное, духовное лицо. Что бы все это значило? Друзья полагали, что забрели далеко от «обитаемого мира» — и вот они здесь… Вдруг в дверях раздался громкий щелчок; несколько человек тут же тронулись со своих мест, все сидящие встали. Дверь растворилась, на пороге появился лакей.
«Президент ждет вас, джентльмены», — объявил он и тут же исчез.
Члены клуба принялись покидать зал один за другим, а Вильямс и двое гостей замыкали шествие. Они оказались в зале, значительно больше первой, но почти совсем не освещенной. Президент сидел за длинным столом, перед ним стояли два канделябра с горящими свечами, едва освещавшими его лицо. Это был знаменитый герцог Дартингтон, крупнейший землевладелец Англии. Когда все члены вошли, он жестоко и холодно произнес: «Джентльмены, вы знаете наши правила; книга готова. Тот, кто откроет черную страницу, переходит в распоряжение комитета и его президента. Начнем же». Какой-то низкий отчетливый голос стал зачитывать имена, делая паузы после каждого имени, а названный член подходил к столу и открывал наугад страницу большого тома ин-фолио, лежавшего между двумя канделябрами. Тусклый свет почти не позволял различить черт лица, но Филиппс услышал рядом вздох и узнал своего старого приятеля. Его лицо производило жуткое впечатление: этот человек был полумертвым от ужаса. Члены клуба один за другим открывали книгу; потом они покидали зал через другие двери. Наконец в зале остался только один член клуба: это был приятель Филиппса. Когда он подошел к столу, на губах его выступила пена; его рука дрожала, открывая страницу Вильямс пошептался о чем-то с президентом и вышел из зала; он вернулся лишь к концу церемониала. Он удержал своих друзей, когда несчастный открыл книгу на черной странице. «Пойдемте со мной, мистер Д’Обиньи», — сказал президент, и они покинули зал.
«Теперь мы можем удалиться», — сказал Вильямс. «Похоже, дождь уже кончился. Помните о вашем обещании, джентльмены. Сегодня вы посетили собрание Исчезнувшего Клуба. Этого молодого человека вы больше никогда не увидите. Спокойной ночи!»
«Но они ведь не убьют его, правда?» — заикаясь, вымолвил Остин.
«О нет, ни в коем случае. Я надеюсь, мистер Д’Обиньи проживет еще много лет — его просто спрячут, очень тщательно спрячут. Спокойной ночи; а вот и ваш извозчик».
Друзья разъехались по домам в гробовом молчании. Они не виделись три недели; а когда наконец встретились, то каждый из них нашел, что другой выглядит больным и потрясенным. Они уныло брели по Пикадилли, отвернувшись в разные стороны: каждый боялся, что сейчас начнутся воспоминания об ужасном клубе. Внезапно Филиппc остановился, будто громом пораженный. «Смотрите, Остин, — выдавил он из себя, — вон там!» На лотке рядом с тротуаром были разложены вечерние газеты; на одной из них Остин увидел большой синий заголовок: «Таинственное исчезновение джентльмена». Остин купил газету и дрожащими пальцами перебирал страницы до тех пор, пока не нашел короткую заметку: «Мистер Сент-Джон Д’Обиньи, урожденный Д’Обиньи из Сассекса, недавно исчез при загадочных обстоятельствах. Последнее время мистер Д’Oбиньи находился в Стратдоне (Шотландия); установлено, что 16 августа он приезжал в Лондон по делам. Есть сведения, что он благополучно доехал до площади Кингс Кросс и повернул на Пикадилли-Серкус, где вышел из экипажа. Утверждают, что в последний раз его видели на углу Глас Хаус Стрит, ведущей с Регент в Сохо. После вышеупомянутой даты об этом несчастном джентльмене, пользовавшемся значительной симпатией лондонского общества, никто ничего не слышал. Известно, что в сентябре он собирался жениться. Полиция пока молчит».
«О, Господи! Остин, это ужасно! Вспомните тот день. Бедняга Д’Обиньи, как ему не повезло!»
«Извините, Филиппс, мне нужно вернуться домой. Мне что-то нездоровится».
О Д’Обиньи больше ничего не было слышно. Но самая странная часть нашей истории еще впереди. Двое друзей пришли к Вильямсу и заявили, что он является членом Исчезнувшегося Клуба и причастен к исчезновению Д’0биньи. Безмятежный мистер Вильямс сперва недоуменно уставился на их бледные серьезные физиономии, а затем разразился смехом:
«Дорогие мои, о чем это вы? Я никогда в жизни не слышал подобной чепухи. Вы утверждаете, Филиппс, что когда-то во время прогулки в Сохо, я показал вам какое-то здание и сказал, что это клуб? Вполне возможно: но это был всего лишь небольшой игорный дом, куда ходят толь ко немцы-официанты. Наверное «кьянти», которое вы пили у Азарио, крепко ударило вам в голову. Но я постараюсь развеять ваши нелепые подозрения.
Вильямс позвал своего слугу, и тот поклялся, что провел весь август в Каире, вместе со своим хозяином: он даже предъявил гостиничные счета. Филиппс пожал Вильямсу руку, и друзья покинули дом. Следующим их шагом была попытка найти ту арку, где они прятались от дождя; после немалых трудов им это удалось. Дважды свистнув по примеру Вильямса, они постучали в дверь мрачного здания. Им открыл благообразный мастеровой в белом фартуке; он был заметно удивлен свистом и, очевидно, решил, что господа «чуть-чуть навеселе». Здание оказалось фабрикой по производству биллиардных столов; фабрика размешалась здесь (как сказали соседи) уже очень давно, Возможно, что здешние залы когда-то были просторными и большими: но большинство из них сейчас разделялось деревянными перегородками на три-четыре небольших мастерских.
Филиппе вздохнул. Увы, он ничего больше не мог сделать для своего исчезнувшего друга: однако ни он, ни Остин так и не поверили Вильямсу. К чести последнего следует добавить, что лорд Генри Харкот убеждал Филиппса, будто видел Вильямса в Каире в середине августа, приблизительно шестнадцатого числа; а также что недавние исчезновения из города некоторых весьма известных людей легко объяснить чем угодно и без вмешательства Исчезнувшего Клуба.