Случилось это так: посылает меня прошлой осенью колхоз в командировку. Приехал я в Москву, остановился, как всегда, в гостинице «Националь», в вестибюле. У меня там швейцар знакомый, он раньше у нас агрономом работал.
Оставил я у него вещи, вышел в город, походил туда-сюда, пообедал в ресторане «Будапешт», в кулинарии. Ну, думаю, пора и делом заняться — по магазинам пройтись.
Подхожу к универмагу, вижу — очередь. Ну, обрадовался — стало быть, чего-то дают. Это у нас примета такая народная: раз очередь — значит дают! А тут, понимаю, что-то особенное дают, потому как очередь громадная: на улице начинается, по первому этажу идет, потом по лестнице вверх и уходит, как говориться, за горизонт.
Я моментально в хвост пристроился, спрашиваю у крайней женщины:
— Кто последний?
Она говорит:
— Я последний!
Я спрашиваю:
— А что дают?
Она говорит:
— Что дают, я и сама не знаю, только просили больше не становиться, потому что все равно не хватит.
Я говорю:
— А сколько это, чего дают, стоит?
Она говорит:
— Двадцать рублей.
Я говорю:
— Цена подходящая, можно и постоять.
Стою.
За мной тоже люди пристроились, а в середине очереди уже и стоять веселей — в спину не дует.
Стою.
Только, понятное дело, меня интерес разбирает: за чем это я, собственно говоря, стою? Делаю всякие наводящие вопросы. За чем, спрашиваю, товарищи, стоим? Какой примерно товар? Легкой он или тяжелой промышленности?
Все молчат. Половина — вроде меня, не знает, а половина — знает, но молчит и глаза отводит, чтобы другую половину не распалять.
Стою.
Только тут наверху появляется продавец и кричит:
— Товарищи, имейте в виду, остались только пятнадцатые и шестнадцатые номера! — И ушел.
Очередь заволновалась, я тоже, потому как не знаю: номера это как — хорошо или плохо? Ну, ничего, думаю, выкрутимся: ежели будет мало — растянем, велико — обрежем, а ежели это, чего дают, на электричестве, так мы его через трансформатор включим.
Стою.
Через час вдруг слух прошел: мол, это, чего дают, можно выписать в какой-то третьей секции без очереди.
Ну, раз без очереди, то, понятное дело, началась давка! Подхватили меня с четырех сторон, понесли в третью секцию. Я сначала брыкался, вырывался, но потом затих — не кричу, но дышу, берегу силы для кассы.
Приносят меня в третью секцию, прижимают к прилавку, продавщица кричит мне:
— Вам чего?
Я говорю:
— То, чего дают!
Она нервничает:
— Я спрашиваю, — кричит, — вам синее или в полосочку?
Я взмолился:
— Девушка, милая, покажи мне, за ради бога, чего это есть?
Она говорит:
— Чего выдумал?! Оно ж упаковано!
Я говорю:
— Тогда давай обе штуки!
Выбил я чек, сунули мне на контроле какие-то две коробки, стал я к выходу пробираться. Чувствую — одна коробка тяжелая, а другая легкая, но в ней что-то вроде шевелится… А кругом жмут, толкают, того гляди с ног свалят.
А тут еще ко мне какой-то старый узбек пристал:
— Продай, милый, одну коробку! Я за этой штукой четвертый раз в Москву приезжаю!
Я говорю:
— Я тебе, дед, может, и продам, только ты мне скажи сначала, чего это я купил.
Он говорит:
— Я это по-русски не знаю, как назвать, а на узбекский это не переводится!
— Тогда, — говорю, — шиш тебе, мне это самому надо!
Только он повис на руке, просит, я от него как рвану, споткнулся и загремел по лестнице…
Пришел в себя на другой день в больнице. Первый вопрос к персоналу:
— Сестричка, где оно?
— Чего, «оно»? — спрашивает.
— То, чего я купил!
— А чего ты купил?
— А это, — говорю, — я и сам не знаю.
Она говорит:
— Ну вот, когда вспомнишь, тогда и выпишем.