Здравствуй, Алекс. Мы не виделись уже так давно, что если я спрошу тебя: «Что нового?», — тебе нечего будет ответить. А у меня есть новости, и в этот раз они не связаны с Томашем или с тобой. Из головы не выходит одна мысль.
Начало ее лежит в тебе. Однажды ты понял, что ты не центр вселенной. Трудно с этим смириться, но до всех достаточно быстро доходит мысль: «Начало координат не в моей голове (а может быть даже и не существует)». Я трогала наши головы и понимала, что действительно — начало координат не там.
Этот вывод таков, что дойдя до него ты понимаешь — под ногами твоими бездна, и ты замер лишь на мгновенье, а теперь должен падать вниз до конца жизни своей, и будешь болтаться безвольно или лететь стремительно к ответу. И ты делаешь вид, что не знаешь, что сделает с тобой ответ. А ты знаешь —
Бездна.
Мгновенье.
И на новом дне опять есть ответ (и лучше бы ты опять успел до него долететь).
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
У нас в запасе немного Натрия и Калия. Не так плохо, если бы это было начало, но так было всегда. Звучит как будто все-таки центр координат и правда у нас в голове. И вот что говорят об этом мои прогулки в лесу.
Европейский лес, северо-северо-американский лес, — все одно (для меня). Когда гуляю одна в лесу, во мне живет животное чувство. Оно шепчет: «Послушай, как тут тихо, девочка. Наслаждайся. Но будь уверена, если появится кто-то из тех, кто умеет тебя кушать, придется драться». Но я тоже умею кого-то кушать! И мне интересен вот этот трухлявый пень.
Ты видел эти пни — пнешь ногой и часть его отвалится.
И я пинаю его.
И он разваливается.
И там — целый мир!
И то ли это государство в государстве, то ли авгиевы конюшни, но это точно что-то самодостаточное и влажно-теплое и даже противное. Не успевает пень рассыпаться — тут же: сороконожки каким-то чудом убегают от тебя, синхронизируя все свои ноги; мокрицы, которые хоть и не могут похвастаться таким количеством конечностей, тоже вперевалочку желают укрыться от дневного света и очей твоих. В овальном кабинете внутри пня лежит, окутанная какой-то полупрозрачной массой, личинка неизвестного жука. Надави на нее — вытечет подобие сгущеного молока (но не пытайся думать, что звук, сопровождающий это, тебе понравится). В земле подо пнем удирает в свой тоннель дождевой червь, оставивший следы своей слизи. Муравьи куда-то перетаскивают рис. Хотя, постой, какой рис у муравьев? Конечно же это их личинки, тоже с ног до головы перемазанные специальной слизью.
На мне выступает холодный пот, как будто я заглянула в мужскую раздевалку.
Когда я прихожу в себя, первое, что я делаю — поднимаю глаза к небу. Алекс, а что если когда-нибудь кто-нибудь пнет наш пень, человеческий? Если вдруг так случится, я этому кому-то не завидую.
Мы придумали систему канализации, но слизь наша никуда не девается — она просто собирается в определенных местах. Мы придумали увозить мусор, но он никуда не девается — он тоже собирается в определенных местах. Мы рожаем рожаем рожаем столько других людей, что сороконожка может подойти к нам на вечеринке и сказать: «Ох, вас уже так много, что я бы посоветовала людям использовать других людей в качестве ног. Я могу научить вас синхронизировать их». Мы умираем умираем умираем, и наши кладбища похожи на пень, который пнули ногой. Мы храним память, но мы думаем о будущем. Мы создаем жизнь, но мы убиваем.
Какова вероятность, Алекс, что тот, кто разворошит наш пень, не захочет облить его бензином и поджечь? Потому что картина отвратительна.
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
И я грызу пальцы до крови. Ты знаешь ее вкус, обыкновенная соленая железка. Но вот что я думаю, глядя на кровь: «Вдруг мы чья-то кровь?».
Вдруг, мы это эритроциты (курьеры, доставляющие вам еду из ресторана), тромбоциты (ребята, поедающие много еды из ресторанов), и лейкоциты (щетинистые блюстители порядка). Вдруг мы это лимфа и сыворотка крови какого-то организма? Вдруг от того, как мы себя ведем, зависит Его самочувствие? Вдруг в автомобильных пробках мы нагнетаем кислородную недостаточность в его головном мозге (если у него есть голова)?
Может быть нам стоит позаботиться о Нем, ведь мы с Ним созданы друг для друга? Одни эритроциты погибают, другие нарождаются, специальные органы утилизируют одно и генерируют другое.
Не могу быть уверена, но судя по всему организм, в котором мы являемся клетками, регулярно принимает наркотические вещества.
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
И вдруг, я понимаю, что все эти автомобильные пробки, канализации, свалки, роддомы, кладбища — они во мне. Я это Оно, и кто-то внутри меня просрочил выплату долга по ипотеке, а кто-то инаугурируется. Все эти организмы со своими судьбами, национальностями и холокостами, — живут во мне. Может быть, мембраны моих клеток скрывают нечто меньшее, чем Калий и Натрий? Может быть они живут справедливее, чем мы?
Я хочу подать им знак, но они думают, что я бог, и лишь верят в меня. Классическая ситуация, поэтому мне лучше бы притвориться, что пути мои неисповедимы, и наблюдать.
И лучше бы меня никто не беспокоил пару минут, потому что
подо мной бесконечность, и надо мной бесконечность.
Рой в улье (письмо). Скела Весуг
Здравствуй, Алекс. Мы не виделись уже так давно, что если я спрошу тебя: «Что нового?», — тебе нечего будет ответить. А у меня есть новости, и в этот раз они не связаны с Томашем или с тобой. Из головы не выходит одна мысль.
Начало ее лежит в тебе. Однажды ты понял, что ты не центр вселенной. Трудно с этим смириться, но до всех достаточно быстро доходит мысль: «Начало координат не в моей голове (а может быть даже и не существует)». Я трогала наши головы и понимала, что действительно — начало координат не там.
Этот вывод таков, что дойдя до него ты понимаешь — под ногами твоими бездна, и ты замер лишь на мгновенье, а теперь должен падать вниз до конца жизни своей, и будешь болтаться безвольно или лететь стремительно к ответу. И ты делаешь вид, что не знаешь, что сделает с тобой ответ. А ты знаешь —
Бездна.
Мгновенье.
И на новом дне опять есть ответ (и лучше бы ты опять успел до него долететь).
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
У нас в запасе немного Натрия и Калия. Не так плохо, если бы это было начало, но так было всегда. Звучит как будто все-таки центр координат и правда у нас в голове. И вот что говорят об этом мои прогулки в лесу.
Европейский лес, северо-северо-американский лес, — все одно (для меня). Когда гуляю одна в лесу, во мне живет животное чувство. Оно шепчет: «Послушай, как тут тихо, девочка. Наслаждайся. Но будь уверена, если появится кто-то из тех, кто умеет тебя кушать, придется драться». Но я тоже умею кого-то кушать! И мне интересен вот этот трухлявый пень.
Ты видел эти пни — пнешь ногой и часть его отвалится.
И я пинаю его.
И он разваливается.
И там — целый мир!
И то ли это государство в государстве, то ли авгиевы конюшни, но это точно что-то самодостаточное и влажно-теплое и даже противное. Не успевает пень рассыпаться — тут же: сороконожки каким-то чудом убегают от тебя, синхронизируя все свои ноги; мокрицы, которые хоть и не могут похвастаться таким количеством конечностей, тоже вперевалочку желают укрыться от дневного света и очей твоих. В овальном кабинете внутри пня лежит, окутанная какой-то полупрозрачной массой, личинка неизвестного жука. Надави на нее — вытечет подобие сгущеного молока (но не пытайся думать, что звук, сопровождающий это, тебе понравится). В земле подо пнем удирает в свой тоннель дождевой червь, оставивший следы своей слизи. Муравьи куда-то перетаскивают рис. Хотя, постой, какой рис у муравьев? Конечно же это их личинки, тоже с ног до головы перемазанные специальной слизью.
На мне выступает холодный пот, как будто я заглянула в мужскую раздевалку.
Когда я прихожу в себя, первое, что я делаю — поднимаю глаза к небу. Алекс, а что если когда-нибудь кто-нибудь пнет наш пень, человеческий? Если вдруг так случится, я этому кому-то не завидую.
Мы придумали систему канализации, но слизь наша никуда не девается — она просто собирается в определенных местах. Мы придумали увозить мусор, но он никуда не девается — он тоже собирается в определенных местах. Мы рожаем рожаем рожаем столько других людей, что сороконожка может подойти к нам на вечеринке и сказать: «Ох, вас уже так много, что я бы посоветовала людям использовать других людей в качестве ног. Я могу научить вас синхронизировать их». Мы умираем умираем умираем, и наши кладбища похожи на пень, который пнули ногой. Мы храним память, но мы думаем о будущем. Мы создаем жизнь, но мы убиваем.
Какова вероятность, Алекс, что тот, кто разворошит наш пень, не захочет облить его бензином и поджечь? Потому что картина отвратительна.
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
И я грызу пальцы до крови. Ты знаешь ее вкус, обыкновенная соленая железка. Но вот что я думаю, глядя на кровь: «Вдруг мы чья-то кровь?».
Вдруг, мы это эритроциты (курьеры, доставляющие вам еду из ресторана), тромбоциты (ребята, поедающие много еды из ресторанов), и лейкоциты (щетинистые блюстители порядка). Вдруг мы это лимфа и сыворотка крови какого-то организма? Вдруг от того, как мы себя ведем, зависит Его самочувствие? Вдруг в автомобильных пробках мы нагнетаем кислородную недостаточность в его головном мозге (если у него есть голова)?
Может быть нам стоит позаботиться о Нем, ведь мы с Ним созданы друг для друга? Одни эритроциты погибают, другие нарождаются, специальные органы утилизируют одно и генерируют другое.
Не могу быть уверена, но судя по всему организм, в котором мы являемся клетками, регулярно принимает наркотические вещества.
Под нами бесконечность, над нами бесконечность.
И вдруг, я понимаю, что все эти автомобильные пробки, канализации, свалки, роддомы, кладбища — они во мне. Я это Оно, и кто-то внутри меня просрочил выплату долга по ипотеке, а кто-то инаугурируется. Все эти организмы со своими судьбами, национальностями и холокостами, — живут во мне. Может быть, мембраны моих клеток скрывают нечто меньшее, чем Калий и Натрий? Может быть они живут справедливее, чем мы?
Я хочу подать им знак, но они думают, что я бог, и лишь верят в меня. Классическая ситуация, поэтому мне лучше бы притвориться, что пути мои неисповедимы, и наблюдать.
И лучше бы меня никто не беспокоил пару минут, потому что
подо мной бесконечность, и надо мной бесконечность.
Твоя Миранда.