Лифт открылся, и за спинами я увидел солнечный свет. На улице было приятно, гул Тверской равномерно резонировал с телами людей. Мы шагнули из лифта: Кевин рука об руку с Ксюшей, затем Миранда и я. Эти двое производили на меня впечатление новых людей. Не в том смысле, что они родились сегодня, нет. Как будто их новые тела только что привезли со склада тел, распаковали и включили. Впереди несколько лет гарантии, при повреждении я могу обратиться в сервисный центр (если, конечно, повреждения нанесу не я). Их шофер подогнал машину, которую снял Кевин, и они, попрощавшись и блестя, захлопнули двери и уехали. Машину и шофера тоже распаковали лишь сегодня — даже беспощадная московская пыль к ним не прилипала.
Мы с Мирандой остались вдвоем у входа в Ритц-Карлтон. Едва наши друзья скрылись из виду, небо заволокли тучи. Я взглянул на Миранду: мы тоже были похожи на тучи. Она закурила, я переминался с ноги на ногу. Мне нужно было не туда, куда ей, и для нее это не было секретом.
Она вдыхала дым сигареты, и он пропадал в ней, затем материализовывался в моих легких, и я его выдыхал. Так было всегда: курила она, а дурно пахло от меня.
— Я рада за них.
— Да. Ты заметила, что им как будто бы выдали новые тела?
Она не улыбнулась, но затянулась глубже, и я закашлялся.
Напротив гостиницы, там, где нельзя парковаться, стоял автомобиль с дипломатическими номерами, и нам было не видно, кто в нем сидит. Это был такой мини-фургон с неизвестными мне флажками на капоте. Не факт, что это были флаги какой-то маленькой страны, просто я во флагах никогда особо не разбирался. Мой глаз зацепился за этот фургон, и я разглядывал его, спасаясь от необходимости смотреть на Миранду.
Никогда не подумал бы, что между нами, частями одного целого, встанет политика.
Она докурила.
— Пока, Алекс, — она выглядела бледной, но бледность эта была к лицу.
— Пока, — ее имени мне произнести не удалось.
Я пошел направо, туда, где проходила акция в поддержку вторжения вооруженных сил нашей страны в Мотрию. А Миранда свернула налево, чтобы добраться до акции протеста против военных действий.
Флаг Мотрии я знал хорошо: из правого верхнего угла прямоугольника в левый нижний угол шла прямая белая линия, отделявшая верхний красный треугольник от нижнего синего. Террористы из Мотрии регулярно устраивали массовые расправы над мирными гражданами на нашей территории, но официальное правительство их страны открещивалось от связи с ними. Радикалы же наоборот, при каждом удобном случае ассоциировали себя с Мотрией. На нашего президента, Нестера Троицева, оказывалось огромное давление, так как бóльшая часть населения страны ставила знак равенства между радикалами и Мотрией. У меня таких прямых ассоциаций не было, но очевидно, что вопрос этот надо было решать как можно скорее, и так как отделение мух от котлет требовало долгого времени, я был уверен, что надо уничтожить весь обед, чтобы он нас окончательно не отравил.
Президентом Мотрии был Вануш Спорзар. Междоусобицы в Мотрии не давали обывателю понять, кто из противоборствующих сторон прав, а кто виноват. Все, что мог сказать про Спорзара обычный житель нашей страны, так это то, что он любил иссиня-черные костюмы и выглядел достаточно прямоугольно. Он отрицал все обвинения в терористических актах и комментировал это так: «Истинный мотрианец никогда не позволит себе забрать жизни невинных людей. Мы найдем и накажем виновных». Генератор случайных людей иногда находил виновных, а иногда нет. Нас это не устраивало.
Его политическая власть была такой же шаткой, как и у его предшественников. Раздоры и понимание того, что на этом посту ты не можешь закрепиться надолго, толкали на извлечение максимальной выгоды. А тут еще эти террористы. И никто в целом мире не знает, связан с ними Вануш или нет.
Мы не верили ни единому его слову. Для нас он был еще одним человеком на пути Мотрии в никуда.
Насмотревшись на фотографии изуродованных тел детей, стариков, женщин, мужчин, я был, конечно, субъективен. Контролируемые государством СМИ смаковали фотографии и видео с мест терактов, умножая количество сторонников вторжения в Мотрию.
Перейдя улицу по подземному переходу, я очутился на площади, где было много людей с флагами нашей страны. Обстановка была напряженная, скандировались воинственные лозунги. Группа молодчиков сжигала флаг Мотрии, а полиция наблюдала за этим, не вмешиваясь.
Тут я ощутил войну физически и испугался. Что если она действительно начнется? Что если придется умереть от шальной пули? Или как-нибудь глупо — попасть под откат своего орудия, или наступить на свою мину, или поймать заражение крови из-за ранения. Понятно, что никакого воинствуюшего героизма во мне не было. Но все-таки я хотел хоть как-то прекратить то, что творилось в последнее время. И я не видел другого выхода, кроме как противление злу злом. Я собрался.
Но одного нашего желания решить проблему было мало. Когда одна страна хочет напасть на другую в современном мире — это дело не только двух стран. Международное сообщество — это коммунальная квартира, только больше. Тут кровная вражда столетий, о которой помнят стены-границы.
Ярким представителем мировой общественности была Вайолет Паркс, президент главной страны американских континентов. Ее позиция во многом совпадала с позицией протестующих: агрессия непозволительна, ведь могут пострадать мирные люди, и нет никаких реальных подтверждений того, что теракты на территории нашей страны производятся по инициативе властей Мотрии. Многие мировые лидеры, на которых она имела влияние, также высказывались в этом ключе. Особенно некоторые участники ДАТО.
Паркс была антиподом Троицева. Более открытый ум, более свободное появление в прессе, менее прямое управление своей страной. Эффектная темнокожая женщина, представляющая одну из могущественнейших стран мира, она во многих вселяла надежду на мирное решение конфликта.
В книге истории каждой страны множество черных страниц, выжженых страниц, кровавых страниц. Посмотрев на Паркс, любой искушенный историк мог усомниться в том, что у ее страны такие страницы были. Скорее всего, был большой взрыв, а потом сразу Паркс.
И Миранда была на ее стороне. Террористы — это не Мотрия, надо вести точечные действия, не надо самим превращаться в террористов — вся вот эта чушь. Не чушь, конечно, но всему есть предел. Миранда и сочувствующие устроили шествие по одному из проспектов, и главная задача внутренних войск теперь — чтобы две наши акции не встретились. Чтобы камень, брошенный мной, не попал в голову Миранды.
Я знаю, что думают о нас протестующие: что мы дураки, что нам заплатили. А мы думаем, что они предатели и заплатили им. Они думают, что в нашей стране все давно не так, и именно из-за нас. Мы выбрали Троицева, мы живем на крохи, которые он нам бросает. Мы — как его сторожевые дворняги, мы кладем серость своих жизней на алтарь его власти. Самый серый алтарь на свете.
Они занимаются болтовней. Нас не очень волнует то, что они о нас думают. Есть проблема, я бы хотел ее решить. Даже нерешительный я хочу ее решить. Этот факт сам по себе говорит, что точка кипения достигнута.
Дальше события будут развиваться следующим образом. Через час Троицев выйдет на нашей площади на сцену, чтобы обратиться к народу. Куча охраны, микрофон, свет, телекамеры. Он скажет, что объявляет войну, и по специальной связи отдаст приказ о наступлении. Площадь замолкнет внезапно, опешив от такого резкого выполнения своих требований, но потом возликует, и кричать будут все. Что-то будет мешать людям обниматься, но они будут кричать друг другу поздравления. И мне не придется бросать камень в голову Миранды — бессмысленно.
Часть людей уедет праздновать, часть спать. Сегодня началась война, пора читать новости тщательнее. Я сначала долго не усну, а потом усну.
Когда на шествии, в котором принимала участие Миранда, узнают последние новости, молчание будет немного дольше. Затем последует недовольный гул. Понятное дело, никто не пойдет штурмовать нашу площадь. Но черта между нами и ними станет жирнее: мы покраснели от злости, они побелели от страха.
***
Ни я, ни Миранда, да и наверное никто не видел, как фургон с дипломатическими номерами отъехал от отеля Ритц-Карлтон через 10 минут после того, как мы с Мирандой разошлись.
Вот что слушал молодой мужчина в наушниках, сидевший в фургоне, когда Миранда курила сигарету.
Троицев: Так, коллеги, у меня все готово.
Спорзар: У вас всегда все готово.
Паркс: Тогда последнее согласование.
Т.: Мы вводим войска через час.
П.: Мы начинаем против вас информационную войну, эмбарго, ослабляем вашу валюту.
Т.: Хорошо, до раскола ДАТО. Но нам нужно точно знать, когда вы вернете себе там позиции и начнете оттепель.
П.: Максимум два месяца.
Т.: А если затянется, что тогда нам? Вы ведь в любом случае не сможете ослабить давление на нас до раскола.
П.: Мы успеем.
Т.: Надеюсь, иначе нам придется…
П.: Мы успеем.
С.: По поводу…
Т.: Подождите, мы тут войну начинаем, я хочу обсудить третий месяц. Если вы не успеете, мы хотим сокращения военных расходов и расформирования двух ваших баз на западе.
П.: …
Т.: Паркс?
П.: Ты! Мы успеем.
Т.: Тем более, договорились.
П.: Хорошо.
Т.: По рукам.
С.: А теперь…
П.: Да, Спорзар, вашему окружению мы выделяем ранее оговоренную сумму золотом. Вы гарантируете, что деньги не пойдут на войну, а только на личное использование.
С.: По рукам.
П.: По рукам. Надеюсь, все получится.
Т.: У тебя всегда все получится.
П.: Все, у меня запись обращения к народу, где я резко осуждаю твои действия, Троицев.
Т.: А я выйду сейчас в самом прямом эфире с площади, смотри телевизор.
С.: Приятно иметь с вами дело, господа.